Сергей Шакуров: «Суть нашего дела»

Когда говорят о современном типе актера, часто упоминают имя Сергея Шакурова. Тем интереснее понять, почему три его недавние работы в кино, такие значительные, как Спиридон в «Сибириаде», Сечкин во «Вкусе хлеба», Сергуня в фильме «Верой и правдой», связаны с материалом прошлого.

— Не такая уж это далекая история. Начинаясь в прошлом, события в каждом из фильмов доходят почти до наших дней. Революция, коллективизация, война, поиски нефти в таежной глухомани — в «Сибириаде»; освоение целины — во «Вкусе хлеба» или история послевоенного градостроительства в фильме «Верой и правдой» — все эти вехи истории страны вмещаются в одну человеческую биографию.

Восьмидесятые годы XX столетия. Шесть с половиной десятилетий существует Советская власть. Это возраст зрелого человека, когда, оглядываясь, он пытается пересмотреть свою жизнь. Пытается понять, что же в ней было действительно стоящим, глинным, а что второстепенным, временным. В зрелом возрасте возникает потребность с дистанции прожитого и пережитого убедиться в своей правоте и разобраться в ошибках. Человеческая совесть памятлива. И так же, как вновь и вновь каждый раз по-новому мы возвращаемся к войне, нам важно, нам нужно возвращаться и вновь осмыслять такие этапы в жизни страны, как коллективизация, целина, или послевоенное градостроительство. Как сберечь, не растерять, как продолжить все то ценное, что было в нашем прошлом, как не повторить ошибок? Ничего не сглаживая и не смягчая, сегодня надо показать, как не просто было нашим отцам.

Кто мы? Какие мы? Современность предопределена историей. В 1954 году, когда первые эшелоны отправились на целину, мне было 12 лет. И вместе со всеми я пел: «Едем мы, друзья, в дальние края. Станем новоселами и ты и я». Чем же была для нас целина, понял по-настоящему только на съемках «Вкуса хлеба». Особенно в экспедиции, в казахской степи. Снимали в ледяную зимнюю пургу, в немыслимую летнюю жару с черными пыльными бурями, в весеннюю распутицу, когда сапоги утопали по колено в грязи. После этого узнаешь истинную цену хлеба, цену людям, которые, сгорая, не щадя себя, осваивали это не поддающееся человеку пространство.

В 1959 году из арбатской коммуналки я переехал в новый тогда район Фили, в один из первых блочных домов. И вот сейчас, в фильме «Верой и правдой» я сыграл одного их тех, кто возглавил строительную революцию в стране.

Мальчишкой я сталкивался с похожими на моего Спиридона — одиноко доживавшими свой век стариками, так и не понявшими, не принявшими новой жизни. Я сталкивался со всем этим — и ни о чем не задумывался.

Вместе со Спиридоном, Сергуней, Сечкиным я возвратился к событиям, которые давно и неосознанно стали частицами моей биографии. Через судьбы своих героев я как бы переосмысливал то, над чем задумываться раньше не приходило в голову, что было естественно как воздух. Просто — твоя жизнь. Теперь хотелось сопоставить события, разглядеть подробности...

— Не случайно «Сибириада» и «Вкус хлеба» — тетралогии, а «Верой и правдой» — дилогия. Это фильмы-романы, в которых действительно чрезвычайно важны воссозданные авторами подробности обстановки, образа жизни. Но еще более волнует режиссеров суть событий. За мелочами, за частностями и случайностями они пытаются увидеть закономерность, стремятся соотнести это отдельное событие с общим ходом истории. И в этом им также приходит на помощь талант Шакурова. Эпитетами «естественный» и «достоверный», которыми определялась обычно игра лучших актеров 60-х годов, не объяснишь природы сыгранных им ролей. Спиридон, Сечкин, Сергуня не просто живые, достоверные, правдивые и убедительные. Они не укладываются в рамки того, что понималось обычно под бытовой достоверностью образа. Каждый из героев Шакурова имеет свое предназначение, несет в себе самом заключительный смысл, предопределенный временем, исторической ситуацией.

— Я всегда испытывал потребность выйти через конкретную роль на обобщение. Вот командир Забелин из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих». Это один из целого поколения поднятых революцией честных, открытых, бескомпромиссных и незащищенных людей, которые по зову сердца первыми кидаются в бой и первыми погибают. Мало кто из них выжил. Для Забелина все так остро, так пронзительно. Все как в первый и последний раз. Поэтому перед отрядом Забелин не говорил речь, а кричал, кровью сердца кричал каждое слово.

Директор целинного совхоза Степан Сечкин, казалось бы, весь в текущих заботах: достать удобрения, подготовить технику, построить зернохранилища. И мысли у него земные в самом прямом смысле этого слова — вспахать, посеять, собрать урожай. Вот уж кто действительно двумя ногами стоит на земле. Но если только деловыми качествами, талантом организатора ограничивается характер моего героя, то как тогда объяснить, откуда у Сечкина берутся силы бороться, терпеть, не бросать все, когда его не понимали, мешали, объявляли выговоры, снимали? Ведь есть же предел человеческому терпению! Почему не бросил, не плюнул, а остался и продолжал? Что давало ему силы? Одной уверенности в своей правоте здесь мало. Здесь любовь нужна. Огромная любовь к земле, к людям. Сила его не в том, что он твердо стоит на земле, а в том, что он чувствует эту землю каждой своей клеточкой. Тут не трезвость, не расчет делового человека, — у Сечкина душа болит за все это. Если не я, то кто? Это же и мое, родное. На кого же я брошу свою землю, поверивших мне людей? Тут уже не до личных обид, тут пошел другой счет. И закусив удила, этот яростный, несговорчивый человек будет работать сутками, сжав зубы, спрятав бешенство, будет еще и еще раз просить, объяснять, доказывать. Требовать. Отстаивать. Добиваться. Не для себя. Для других. Здесь все едины. Все одна семья. Все под одним небом. Все работают на износ. И Сечкин — в первую очередь. В мягком кресле его не увидишь. Когда сейчас я слушаю, как председатель колхоза-миллионера рассказывает о своих успехах, я вижу за нынешним благополучием весь путь, который он прошел. Я понимаю, почему у него седая голова, догадываюсь, что он пережил не один инфаркт. Не легко даются людям совхозы, фабрики, стройки. Сечкин мне дорог именно тем, что ему было не просто. А сколько у нас таких известных и безвестных героев, истинных коммунистов! Иногда Сечкина сравнивают с Теркиным — тоже герой из народа, неунывающий, с юмором.

Говорить о предназначении Сергуни из фильма «Верой и правдой» намного сложнее. Беспризорник, воришка, шпана из подворотни — таким мы видим его вначале. И собственно, вся роль Сергуни в картине выстраивается как путь человека к своему предназначению: в конце он становится руководителем крупного строительного треста, одним их тех, кого сейчас иногда называют «тип нового руководителя». Главное в Сергуне — обостренное чувство реальности, чувство нового. Он первым улавливает тенденции времени. Ему ясно то, что для других еще скрыто. Он говорит вслух то, что другой еще только подумал. И не только говорит, но и делает сам, своими руками. В себе самом он ищет точку опоры. Сергуня в конце фильма чувствует себя хозяином жизни. Как тут пригодилось ему беспризорное прошлое: оттуда и авантюрная жилка, позволяющая выкрутиться из самых сложных ситуаций, и самостоятельность, и независимость от чужих мнений, цепкость, хватка, некнижное знание людей. Сергуня любит жизнь, хочет жить хорошо, и не когда-нибудь, не через сто лет, а сейчас, сегодня.

— «Актер скрытой индивидуальности», — говорили о Шакурове в начале 70-х. Сыграно немило больших ролей, в их числе и учитель Лирикой, идеалист, в фильме С. Соловьева «Спасатель», но по-прежнему остается ощущение загадки, тайны, неисчерпанности его натуры. Каждая его роль неожиданность. Ломая привычный взгляд на актерское амплуа, почти не меняя внешности, голоса, манеры поведения, оставаясь самим собой, Шакуров создает совершенно разные образы. В каком из них актер выразил себя в наибольшей степени?

— Я люблю искать парадоксальные, несочетаемые на первый взгляд черты в характере своих героев. Естественно, это упрощение. Все происходит совсем не так механически: сыграл нежность, а сейчас добавим юмора. Нет, конечно, все не так. И самое сложное, самое главное — передать на экране жизнь человеческого духа, живое изменчивое состояние души, процесс, а не результат.

Каждая роль — это путешествие в неведомое. На этом пути ты постоянно совершаешь открытия — в себе самом или в мире. Но идешь ли ты через ассоциации к обобщению или, наоборот, углубляешься в самоанализ отправная точка для актера — текст сценария. Работа начинается с того, что ты остаешься один на один со словом. Уметь читать текст роли, видеть в словах и словами — это особый талант, с которым я впервые столкнулся на репетициях А. Эфроса. Вроде бы не paз читал пьесу, а с ним выясняется, что самого главного так и не вычитал. Режиссер доискивается, докапывается до скрытого во всем известных строчках смысла, который и становился истинным содержанием роли. Конечно, отыскать внутренний смысл можно только там, где он есть. В современных сценариях его часто, к сожалению, вообще нет. Сухие, бесстрастные, схематичные, они оставляют тебя совершенно равнодушным. Какое уж тут путешествие в неведомое! Вот, кстати, еще один ответ на вопрос, почему три мои упомянутые работы связаны с историей. Так уж получилось, что исторический материал выписан ярче, сочнее, богаче, события крупнее, масштабнее, а анализ их глубже. Не берусь судить почему. Может быть, как раз благодаря дистанции прожитых лет, но в этих сценариях открывался огромный простор для работы фантазии актера.

После того как я прочел сценарий «Сибириады», меня сразу заинтересовал Спиридон. Но если бы я взялся играть текст роли впрямую, Спиридон мог бы получиться однозначно: враг, последовательный и закоренелый. И все. Однако фигура его намного сложнее. Нет в нем ожесточенности. Злость сыграть проще всего. Без исторического подхода к роли с таким, как Спиридон, не разберешься. Он связан со своим временем, повязан им. Он не просто скопидом. Не просто не принимал новый строй. Тут дело не в местническом держании за свою кубышку. Спиридон держался за старый, веками не менявшийся уклад быта, за старые традиции, старую веру. Он становится врагом не потому, что плохой человек, хотя ангелом, конечно, не был. Но не в характере дело, а в ситуации, в которой Спиридон не разобрался. На Спиридона легла историческая вина, вина всех тех, кто принял в борьбе неправую сторону. Чем убежденнее и сильнее враг, тем острее борьба. Так хотелось прочесть роль. Я делю ответственность с авторами за весь фильм в целом, а не только за свое в нем участие. Вначале Спиридон — это молодой, волчонок, лютый, злой, порывистый, горячий. В конце — хитрый, умудренный опытом, битый, но не сломленный, матерый сибирский старик. Мучает ли его совесть за убийство Николая Устюжанина? Нет, такие, как Спиридон, от своего не отступаются. И совесть его была спокойна: он ведь не маньяк, убил в борьбе, потом отсидел, потом попал на фронт. Не было в Спиридоне и ожесточенности. В старости с ним остались только его старая вера и одиночество.

Путешествие в роль — не легкая прогулка. На этом пути можно расшибаться в кровь, можно ошибаться, возвращаться к началу. Главное — двигаться, все время быть в пути. А если добрался до цели, нашел, набрел на свой оазис, то не задерживайся. Остановка подобна творческой смерти. И новая роль требует вновь найти в себе силы сомневаться, идти по пустыне, голодать, умирать от жажды и искать новый оазис. Я стараюсь не просто уходить от найденного, но стремлюсь к тому, чтобы следующая роль была противоположна предыдущей. Хочется менять кожу, преодолевать самого себя, ставить новые задачи. Страшно, когда талантливые люди перестают искать, когда однажды ими открытое становится со временем их же штампом. Почему, блеснув в одном-двух фильмах, многие яркие актеры исчезают бесследно? Прошло их время? Пришло новое поколение? Значит, искусство актера однодневно, существует только на потребу дня? А как же тогда великие мхатовские «старики»? А Михаил Чехов? А Николай Черкасов в кино? Как добиться, чтобы твое искусство не умерло раньше, чем перестанет биться твое сердце?

Одно из условий на первый взгляд парадоксальное: чтобы жить в искусстве, актеру нужно умирать в каждой своей роли. Но не всякая роль стоит того, чтобы в ней умереть. Поэтому нужно выбирать и ждать. Полагаться в выборе можно только на интуицию, на актерский инстинкт, который подскажет, есть ли у тебя внутренние точки соприкосновения с образом, твоя ли здесь тема. Еще двадцать лет назад в дневниках Ван Гога я нашел слова, которые стали для меня законом: «Кто верит, тот не торопится». Ты долго и трудно выстраиваешь свою судьбу. В этом поиске себя надо уметь не только соглашаться, но и отказываться. Дожидаться — дело трудное. Тут нужны и вера и уверенность в собственных силах.

Часто приходится слышать, что в судьбе актера все зависит от случайности. Я думаю, что не больше, чем в судьбе любого другого человека. Любую жизнь можно представить как цепь случайностей. В актерском выборе ты прежде всего проявляешь себя как личность. Что у тебя за душой, что для тебя свято, каковы твои убеждения, позиция? Я могу лично ответить за каждую свою роль. Никогда не работал просто так, лишь бы не быть в простое. Ненавижу суету в искусстве. Твоя человеческая сущность обязательно проявится в образе. Поэтому я не люблю рассуждать о современной актерской школе, о профессиональных качествах в отрыве от человеческих. Когда я говорю, что люблю Анатолия Солоницына, то имею в виду не только его роли, но прежде всего его человеческую и творческую позицию. Он никогда не будет мелочиться, подлаживаться под кого-то. Он чужд моды. В нем скрыты могучие силы настоящего русского человека — открытого, живого, ранимого, доверчивого. Истинным подвигом в искусстве я считаю творческую жизнь Аркадия Райкина. Величайший актер нашего времени вновь и вновь потрясает нас непримиримостью, бескомпромиссностью, состраданием и любовью. «Я считаю актерскую профессию общественной деятельностью» — в этих словах Райкин точно выразил суть нашего дела.

Каждая наша роль — это поступок не только в искусстве, но и в жизни. Каталог шлюх проститутки Питер